Когда мы выбрались на улицу, я почувствовал, как кожу рук и лица что-то стягивает. Подсыхая, моя кожа стала покрываться плотным белым налетом, не говоря о том, что от меня несло, как от силосной башни. Минут через десять-пятнадцать мы уже были у первого става. Сначала вымылся сам, затем отстирал, насколько мог, штаны и рубашку. Вымыл сандалии. Выкрутив одежду, я одел ее влажной. Домой я не спешил. Ждал, пока не высохнет одежда.

Запах силоса сопровождал меня несколько дней, несмотря на то, что дома тщательно отмывался под летним душем, намыливаясь по несколько раз. Обычно мои родители оповещались Броником сразу же после любых происшествий с моим участием. В этот раз Броник промолчал, несмотря на то, что я его об этом даже не просил.

Много лет подряд мне не давал покоя один, вынесенный из детства вопрос:

— Почему Броник Единак, мой троюродный брат, под ремнем не выдававший своих приятелей, находившихся, бывало, на грани правонарушения, постоянно извещал моего отца о моих мало-мальских проделках? Я не давал ему повода делать это.

Уже будучи пенсионерами, мы с Бронником сидели на Одае, поджидая трактор с прицепом для погрузки люцерны для моего зверинца. Беседовали, вспоминая далекое детство, прожитые годы.

— Броник! Прошло столько лет. Мы оба с тобой седые. Ответь мне:

— Как так получалось, что мой отец узнавал о моих проделках от тебя?

— Николаевич! — ответил Броник. — Когда Плахов в первом классе впервые оставил тебя стоять в углу после уроков, я пошел с ребятами домой. У вашей калитки стоял дядя Никола:

— А где Женик, Броник? Почему он не с вами?

— Женика Петр Андреевич оставил стоять в углу после уроков.

— За что?

— Залез под парту, спиной поднял её и двигал по классу. А тут как раз Петр Андреевич с директором.

— Ты молодец, Броник! Ты ведешь себя хорошо и мне сказал как было. Подойди ко мне!

Я подошел. Дядя Никола вытащил из кармана рубль и протянул мне:

— Вот тебе на конфеты!

— Когда я у своего отца видел рубль? В кино больше ходил, отдавая киномеханику, взятое тайком яйцо.

— Так и повелось. Я докладывал ему о тебе, а он давал мне рубль. Потом ему надоело. Когда в очередной раз я сказал ему о вырванных страницах в твоем дневнике, дядя Николо сказал:

— Сегодня у меня денег нет, Броник! В другой раз.

Пришло время, когда я на улице возле клуба крикнул ему:

— Дядя Николо! Вы должны мне уже целых три рубля!..

Слушая Броника, мне стало не по себе. Верить ему не хотелось… Не верить не было основания…Через столько лет я не мог, да и не имел права упрекнуть моего, уже давно покойного, отца. Но навсегда во мне застрял вопрос:

— Не так ли бездумно, нечаянно и нехотя в детстве вскармливается доносительство, переходящее потом в черт знает что? Как известно, все наши комплексы родом из детства…

В пятьдесят четвертом было начато строительство новой двухэтажной школы. Когда я перешел в пятый класс, полным ходом шла кладка второго этажа. В свободное от школы время мы играли в строящемся здании, гоняясь друг за другом по многочисленным строительным лабиринтам. По деревянному трапу забирались на самый верх. В той части здания, где будущий спортзал граничил с обеих сторон с крыльями здания, стены были двойными. Между ними даже днем зияла темнотой глубокая, на всю высоту здания, щель шириной не менее сорока сантиметров.

Мой старший брат Алексей, приехав из Черновиц, где он поступил на первый курс мединститута, привез мне в качестве подарка плоскую батарейку для фонарика. Зарядив фонарик, я с нетерпением дожидался вечера, чтобы опробовать новую дуру. Так мы тогда называли батарейки для фонариков.

Едва начало темнеть, как я уже был возле клуба. Там, как назло, тогда никого из сверстников не оказалось. Уже шел вечерний сеанс. Демонстрировать качество дуры было некому. Я пошел к строящейся школе. Поднялся по трапу на самый верх. Светить в сторону лесополосы было рано. Еще не стемнело по настоящему. Я подошел к узкой щели между стенками. Включил фонарик. В щели, глубиной не менее четырёх метров, сразу стало светло. Были видны даже мелкие камешки. Засмотревшись, в какой-то момент я не успел сообразить, как фонарик выпал из моей руки и приземлился на строительный мусор на дне щели.

Мне сразу, как это часто бывало со мной, захотелось вернуть время на несколько секунд назад. Уж тогда бы я фонарика из рук не выпустил. А сейчас фонарик лежал на песке и светил в стенку. Не долго думая, я подошел к лежащим неподалеку длинным доскам. Выбрав, на мой взгляд самую длинную и широкую, я поволок ее к щели. С трудом стал спускать доску одним концом в щель. Доска целиком погрузилась, а дна все не было. Я отпустил доску. Тут же раздался стук и доска, царапая по стенкам, упала в другом направлении. Хорошо, что не на фонарик.

Другую доску я опускал, отступя от края щели. Когда доска ушла в щель целиком, отпуская, я толкнул ее к узкой стенке. Доска удачно прислонилась к стенке, но от края щели до торца доски было около метра. Не страшно. Между тем темнело. Я спешил. Держась руками за край щели, я спустил ноги и повис над щелью, как на брусьях, которые видел в Тырновской школе, когда ездили на районный фестиваль. Ногами нащупал край доски. Упираясь ладонями, локтями и коленями в неоштукатуренные стены, нащупав левой рукой торец доски, вцепился в нее и стал спускаться вниз. Спускаясь, я почувствовал, что доска под моей тяжестью прогнулась и верхний конец ее опустился вниз. На голову и за шиворот рубашки посыпались кусочки штукатурки.

Я понял, что подниматься будет труднее, особенно на самом верху. Но отступать было нельзя. Завтра мой фонарик первым увидит Броник. У него вообще были зоркие глаза. И спустится за моим фонариком, как спустился в глубокую яму школьного туалета, когда с меня свалился кожаный ремень, опоясывающий гимнастерку школьной формы.

Ремень с надписью РУ был подарен мне Алешей и являлся предметом моей гордости. Когда ремень свалился, я с сожалением посмотрел через очко туалета на место падения, встал, заправил гимнастерку в брюки и пошел в класс.

Ждавший своей очереди и все видевший Броник забыл, зачем пришел в туалет. Он мигом спустился через широкий лаз сзади туалета вниз, громко предупреждая, что в яме человек. Двери женской половины туалета захлопали, не умещая в себе рвущихся наружу и визжащих девчонок. Взяв ремень, Броник выбрался наверх.

На следующие уроки Броник уже не пошел. Весь урок он отмывал у колодца Юзи Твердохлеб ремень и обувь. На последующие уроки его не пустил старший брат Вася. Выпросив у санитарки Марчихи в находившемся рядом медпункте пакетик хлорки, Вася, подавляя, по его рассказу, рвоту, вымыл ведро, растворил в нем хлорку и вылил содержимое ведра в колодец. А Бронику было приказано домой не являться вообще.

Мысль о Бронике погнала меня вглубь щели. Наконец-то ноги ступили на дно. Взяв фонарик, я с трудом засунул его до отражателя в нагрудный карман рубашки, оставив включенным. Обратный путь наверх был гораздо труднее. Я уже порядочно устал. Поднимался медленно. Держась руками за доску, ногами нащупывал выступы камней и штукатурки.

Немного, но все же помогал слабеющий свет фонарика в моем кармане. Полусогнутой рукой упирался в стенку ладонью, затем локтем а потом плечом. Поочередно отдавливая плечом стенку вниз, я по сантиметрам поднимал свое тело вверх. Появившуюся было мысль спуститься и переспать на дне щели, я тут же отогнал, вспомнив об отце.

Наконец рука в темноте нащупала край доски. Далее вся нагрузка пришлась на локти и колени. Я уже начал чувствовать боль во всем теле. Наконец пальцы нащупали край кладки. Напрягшись, я повис над щелью на локтях. Уже ничто не могло мне помешать. Приподнявшись на ладонях, я выбросил свое тело боком, помня о хрупком стекле отражателя в моем фонарике. По длинному деревянному трапу, который мы пролетали за несколько секунд, спускался на четвереньках. Мне стало казаться, что я начинаю терять равновесие. А может, так оно и было.